Не спи!
Со сном приходят гости. Протяжный скрип их голосов и стон
туманом стелятся по анфиладе комнат, в которых ты не жил.
Они бредут, шатаясь, вязнут в тине воспоминаний.
Пучками водорослей гнилых с плеч сползает время. Умершее. Забытый сон.
И тленом покрывает стены, рисуя
причудливый узор твоих воспоминаний.
Надрывный вдох, аккордом песни,
в степи прижатой мраком ночи, распластанной меж рек, как тело, сброшенное с дыбы.
Споют ли ангелы ту песнь, что пела мать, чтоб успокоить сердце?
Не спи…

* * *

Когда венок последних откровений
Покроет голову мою,
Я легкою, неслышной тенью
В ворота вечности войду.
И горький вкус несбывшихся желаний,
Вплетаясь в терпкий сон,
Слезою разочарований
Блеснет, чтобы упасть потом
Росой на лепестки сомнений
В соцветиях тоски,
Словах, не сказанных и Тайне,
Которую я не постиг…
Я слеплен сном из воска,
В нем вязнет слабый крик.
И липкой тенью перекрестка
Запечатлен уснувший лик.
Вся страсть и боль расплаты
Из бездны растеклась,
И я на дне— распятый,
Так только камень может пасть!
Или душа,
Запутавшись в потемках…
Катиться, тело обдирая,
И увлекая за собой,
Как пылью, прахом заметая,
Умерших дней последний стон.
И там внизу заплакать,
Шепнуть в мольбе: прости!
Склонивши голову на плаху,
Уснуть под реквием любви…

* * *

В разбитом дереве никто уж не совьет гнезда, душа его источена червями. Кружит, сплетая, ветер прожитые дни, листвой опавшие, шуршащие, как песнь печали.
Как рыбий глаз уставилась луна. На дно, затянутое прахом.
Зрачок тускнеет, пелена
затягивает саваном ненастья
ушедший день, умерший миг и звук последней капли,
упавший, как прощальный звон с часовни,
где могла бы плакать
забытая душа, одна оставшись.
Как ребенок, свернувшись на полу, закрыв глаза руками и слушая.
Когда же позовут: иди, иди за нами !
Гудит разбитое окно и шелест мокрых занавесок,
как будто кто-то протрубил, расправив крылья, песню.
Песнь песней.
Колышется луна, облизывая край с щербиной, и льется песня
по куплету.
Чтоб каждая забытая душа нашла пристанище.
И нет ответа…

* * *
Очерчен круг. За гранью— ни черта,
ни проблеска, ни звука, ни намека.
Забилась в угол, скорчившись, душа,
Ей и сейчас всё так же одиноко.
Рвет кожу туго стянутый пучок
Волос, узлом сплетенных на затылке.
Вздох— глоток.
Глухая пустота течет по венам и вырывается на вдохе.
Потоком.
Ложится на лицо росой, холодным липким потом.
Бездонный ужас мысли разбросал,
им нет пристанища и не найти приюта.
Всё спуталось в причудливый клубок, узор ложится сутрой.
Сползает медленно покров,
Той, в чьих руках что было, есть и будет,
И сердце, вырвавшись, дрожит тетраксисом на грани круга.
Ганлины с визгом рвут клубок,
Смех Зрлика-Чойджала-Яма.
Он режет мысли, сплетая в плеть,
Зажатую в руках склонившихся покорно Саба.
Рев разъяренного Быка набатным эхом с колокольни,
Сливаются все голоса
В одном вселенском хоре.
Сдирая кожу с рук, сцепившихся в мольбе,
Растет цветок, сбирая в чаши лепестков
Всю муку и печаль вселенной.
Пролившись по губам, жизнь наполняет вены кровью.
Вином облитая душа, рождается орлом из Скорпиона.
И слабый свет забытого рассвета
Играет в капельках росы, покрывшей тело.
Всё позади.
Играет в капле первый луч дугой,
Которая начало круга.


* * *
Глухим эхом по ступеням, прибоем в висках бьется воспоминание.
Сорванная черной волной несется душа вниз по зазубринам ступеней и проваливается в бездонный колодец. Без Времени и Пространства мечется она Рыбой, брошенной на берег.
Ужас в стекленеющих глазах, судорога в распахнутом рту— крик, который тонет в Пустоте.
Ветви дерева скручены ветром.
Скрип, как стон. Стон…
Последний лист брошен в пропасть ночи. В вечность.
Вечность одиночества.
Одиночество Вечности.

* * *

Мерно катит волны неизбежность. Ровными рядами наваливаются они на берег, облизывая бесстыже выставленные плечи и колени прибрежной гальки, пеной взбивают воспоминания и уносят тугой слюной в океан забвения.
Дюна вывалила свой шершавый язык с полипами багульника, и он лежит упавшим занавесом на спектакле ню.
Июль. Август.
Липкое марево заполнило собой всё вокруг. Его дрожащее дыхание баюкает Время.
Шепот дам в партере— эхо твоего дыхания.
Шлепанье босых ног— нежное касание ладошкой макушки задремавшего кавалера.
С камня на камень, С камня на камень…
Стрекоза сложила прозрачные крылья, коснувшись ветки колокольчика далеким переливом твоего смеха.
Светом твоих глаз играет янтарь у кромки океана.
Моллюск, запутавшись в шелковистых нитях водорослей, выброшенных на берег, облизнул приоткрытые губы.
Капелькой нектара дрожит на кончике его розового языка желание.
Старый валун удивленно повернул лицо, онемев от запаха твоего тела. С твоих волос, струясь меж лопаток, вниз по спине
крадется нежность, потом стекает по мраморной лысине.
Задыхаясь в твоих волосах, в оливковой истоме твоего тела, боюсь прикоснуться грубыми ладонями к ласковому шелку твоей кожи.
Последний лист уронило Время…
Вуалью, сорванной с грусти расставанья, прядью твоих волос касается моей щеки кружево паутины.
Осень.
Катятся волны, смывая твои следы. Забытым сном лопаются пузыри пены. Опавший лист, прилипший к мокрому валуну, усмехнулся маской бренности на лице Вечности.
Последняя осень

* * *